К утру поднялась слепая метель. То была уже не густая пелена, нет, то был ледяной рой, нападающий на любого, кто окажется снаружи, точно все пространство вокруг служило разбушевавшейся стихии пристанищем – ульем. В такую погоду особенно хорошо работалось: Арнбьёрну не требовалось полагаться на глаза, и завывания ветра мужчину не тревожили. Сквозь наэлектризованный от буйства ветра воздух охотник с тщанием ювелира выбирал лишь те запахи, которые принадлежали жертве. В его контрактах планы не предусматривались. Работа предполагала нечеловеческую жестокость, вопреки увещеваниям любителей заметать следы и оставлять тела в тайниках, где последние еще очень долго будут разлагаться, а в конце концов до них доберется некая зверюга, пришедшая на запах.
И кровь пролилась…Во имя Ситиса ли или звонкой монеты - без разницы. Арнбьёрн находил истинное, извращенное удовольствие в охоте, и, пожалуй, никто не мог бы отвадить его от столь безобразного поведения. Он радовался, как младенец, получивший на день рождения приглянувшегося игрушечного рыцаря, когда ощущал всем нёбом запах человеческого ужаса. Пускай ума ликантропу ощутимо не хватало, так считали некоторые, но он и не находил в голове должной поддержки, когда в нем просыпался зверский аппетит.
В силу возраста Арнбьёрн ухитрялся вовремя прекращать кровавые игры и переходить к делу, вовремя вспоминая о предназначении темного брата, а не безрассудной, ослепленной яростью и пьянящим вкусом зверюги.
В метущемся, медленно индевеющем воздухе яркий всполох крови напомнил какое-то дивное, но определенно опасное заклинание. Вспышка угасла, а тело, точно образовавшийся на месте человека мешок с мясом, осело, нелепо ухватившись неестественно выломанной рукой за бревна, составляющие стену дома. Зверь, который был не голоден и более чем сосредоточен в разбушевавшийся буран, ухватил все еще живого человека за волосы и потащил внутрь скромного домишки, находившегося неподалеку от Винтерхолда. Скальп не выдержал и треснул, а потому чудище вовремя переняло умирающего за плечо и, не церемонясь, бросило со всего размаха в тесный холл, где заливисто лаял пес. Собаки в планы оборотня не входили, а потому он ответил проклятой суке оглушающим рыком, чего оказалось достаточно, чтобы животное немедленно ретировалось, поджимая хвост.
Человечек еще некоторое время потешно кривлялся, недоуменно глядя то на мучителя, то на клочки кожи и волос, которые уродливо свесились с черепа – подобного с мужчиной никогда ранее не приключалось, как вы могли уже догадаться. Не прошло и нескольких минут, как жертва издала приглушенный, измученный вздох и запрокинула искалеченную голову, раскрыв руки, точно для дружеских объятий. Оборотень деловито жевал кабанчика, которого накануне зажарил погибший. Дурак, видно хотел побаловать себя после того, как обманул какого-то глуповатого соратника по темным делишкам. Но смерть настигла лгуна раньше. И ведь не боялся последствий, раз обжился в такой глуши. Сюда в лютый буран никто не пойдет, кем бы этот некто ни был. Растопленная печь, отличная закуска и глоток сладкого вина сделали свое дело. Убийца, бесцеремонно вломившийся в дом, сладко зевнул и, отбросив обглоданную кость, побрел к кровати хозяина. Дальнейшее его не волновало, а вот после долгой дороги и кровавой забавы хотелось спать. К тому же в человеческий облик норд мог вернуться лишь через пару часов, и лучше бы, прикинул, провести их вдали от города, туда все равно придется заглянуть за наградой, но позже, когда удастся переодеться и прийти в себя.
Сука вернулась и, опасливо глядя на пришельца, утащила оставленную кость к огню, где устроилась и принялся дальше глодать остатки. Недолго думая, оба зверя, порядком измотанные произошедшим, заснули.
Буря так и не стихла. Арнбьёрн недовольно фыркнул, учуяв, что мороз уж пробирается сквозь бревна и плохо проклепанные щели в окнах, бродит, раздражая покинутую хозяином собаку. Прийти в человеческий вид еще не удалось, но норд чуял своим странным, расщепленным «Я», что момент близок. Стоит поторапливаться. Вскочив с разодранных и заляпанных кровью простыней и шкур, зверь выскочил наружу, оставив все так, как было прежде. Сквозь завывания ветра он едва различал мерзкий лай собаки.
Неважным бы наш герой считался охотником, коли б не умел сам о себе позаботиться. Годы, проведенные под сводами Убежища, не дали ему облениться и привыкнуть к теплу, как любому окольцованному мужику, ярмо на холке, каким бы оно ни было, Арнбьёрн не выносил. Итак, в скором времени зверь, порядком озябший от перебежек под холодным, слепящим ветром, добрался до забытой богами пещеры, где он еще до восхода оставил свои скромные походные пожитки. Времени оставалось все меньше, и вскоре приятная, чистая боль наполнила тело, освобождая владельца от проклятия, пускай и временно. Сердце неприятно кололо, но норд не привык расщедриваться на пестование подобных мелочей: он сосредоточенно, все еще подрагивающими от напряжения пальцами разматывал штаны и рубашку, чтобы не дать себе замерзнуть и поскорее отправиться в город с дурной славой – достаточной, ибо местные жители более всего напоминали призраков, но если в развалинах Винтерхолда до сих пор проступало былое величие, их лица не выражали ничего. Здесь даже метель, яростно бьющаяся о любое препятствие, будь то человек, мер, зверь или каменная колонна, казалась загнанным в детские ладошки жучком, который в своей несостоятельности не может найти выхода из простой ситуации. Мгла, окутавшая город, заставляла пуще прежнего щурить глаза - отсутствие света удручало, хоть оборотень и привык к полутьме, чуть ли не считая ее самым лучшим состоянием.
В «Замерзшем очаге» он встретился с неумехой, который разочаровался в своем сподвижнике. Плюгавый, тощий, еще более съежившийся с тех пор, как они обсудили условия договора. Казалось норду, что бедолагу имперца сожрало болезненное ожидание. Из-за пазухи потертого кожаного доспеха заказчик высунул мешок с монетами в тот момент, когда убийца кинул на стол вовремя сорванное с пальца кольцо-печатку – доказательство смерти. Так они уговорились. И если бы не подходящее встречи молчание, Арнбьёрн непременно поинтересовался, какого скампа имперцу понадобились такие штучки! Плюгавый вскоре ушел, подволакивая за собой ноги, точно хотел растянуться на полу таверны в любой подходящий момент. Дверь хлопнула, впустив белесую ленту метели, обжигающую холодом.
К слову, на этом посещение небезызвестного Винтерхолда могло и завершиться. Красот особенных в окрестностях не водилось, разве что Коллегия, о которой у оборотня имелись смутные, ни к чему не обязывающие мысли. Знакомых тоже, поди, не было, ибо все, кто мог, либо уже померли, либо осели в более теплом Вайтране, но эти везунчики вряд ли бы захотели видеть бывшего Соратника. В конечном счете свое взяли томящие душу мысли, а сам норд взял еще меда и поудобнее устроился где-то в углу, чтобы, подымая голову, тут же обозревать весь зал.
Ничего особенного. Даже у заезжего менестреля не было настроения декламировать свои чудные строчки или подбивать особенно пригорюнившихся завсегдатаев разрешить проблемы дивной балладой. Но когда метель впустила в теплую таверну еще кое-кого, дело приняло решительно интересный и заманчивый для темного брата оборот. То была женщина - что уже само по себе странно, ибо нормальные по тавернам не шляются, а сидят дома у очага. И, конечно же, вторым шагом к пониманию ситуации стал тот факт, что женщина являлась данмеркой. Если бы не одной конкретной, Арнбьёрн и ухом бы не повел, мало, что ли, этих серых видел на своем веку, но нет. Судьба притащила в столь недобрый час ту самую магичку, чье появление заставило внутренний голос оборотня мерзко, издевательски захихикать.
Но в ее намерения, похоже, не входило следовать в угол к старому знакомому, ее привлек иной субъект, который, накинув капюшон и понурив голову, тоже увлеченно пил. Обеспокоенный вид девушки и ее деликатные жесты, не перебитые угнетающим морозом, ясно давали понять, что к незнакомцу у нее имеется дело весьма деликатное, не располагающее к привлечению посторонних. Ну, по крайней мере, пока. Не спуская с парочки эльфов глаз, Арнбьёрн продолжал делать из принесенной поденщицей кружки короткие глотки. Похоже, наблюдение полностью поглотило норда, поскольку уже через пару минут он забыл о меде и почти перестал моргать, нахмурившись. В какой-то момент мужчина заметил, что разговор зашел не туда, а данмерка почти отчаялась в этом престранном субъекте, который появился – как наш герой мог судить – еще задолго до нее и, видимо, не ждал никаких гостей. Итак, они пришли к чему-то, поскольку эльфийка первая прервала словесный поток второго мера и как-то резко решила оглядеться по сторонам, будто бы чувствовала, мерзавка, что за ними следят. Норд криво ухмыльнулся и ожидающе втянул голову поближе к плечам, укрытым черной накидкой, края которой были оторочены медвежьим мехом.
Заметив пронзительный и все же удивленный взгляд рубиновых глаз на себе, мужчина развел руками, мол, вот это встреча. Разговора он не слышал, однако уже хотел поинтересоваться, что произошло, что заставило эту бойкую девчонку так раздосадовано глядеть по сторонам. Прекратив играть в гляделки и ворошить неясные отрывки воспоминаний об Охоте, Арнбьёрн одним глотком осушил кружку и отставил посуду на подлокотник резного кресла, где и устроился – если не развалился.
Давняя встреча, которую оборотень отчего-то помнил особенно ясно, являла собой ситуацию обратную нынешней. Во всяком случае, теперь именно бывшей жертве было особенно интересно хоть глазком глянуть на проблемы, заставившие метаться по тавернам даровитую магичку Коллегии. Он подождал, пока старая знакомая подойдет ближе и, якобы совершенно безразличный к ее появлению, вперился прямо в лицо.
- Кого я вижу! – тихо произнес оборотень, будто бы даже встрепенувшись.
- Помню, что ты из Коллегии, но вот никак не думал, что кормят вас настолько отвратно, что вы вынуждены шляться по местным корчмам, - норд с деланным волнением поджал губы и покачал головой.
- Что-то тебя беспокоит? Прости, не имею привычки подслушивать чужие разговоры…Но, глядишь, смогу подсобить, раз уж я зашел на огонек.
Отредактировано Arnbjorn (2014-02-11 07:53:55)
